Читает автор

Читает переводчик (чешск+русск)

Фрагмент мультика

Ян Верих

Франтишек-Не-Бойся

 "Каждый человек какой-нибудь этакий, - рассуждал мужчина, сидя над кружкой черного пива за столом у окна пустого трактира под названием "Каменный Брод", - Каждый сам себе на особицу. Но таких, как мой сын Франтишек, на свете поискать". И приложился к кружке

 Трактирщик его знал. Это был Гутясек, деревенский музыкант, вдовец. Жил внизу, на берегу Сазавы, сразу за стеклозаводом, и был у него сын Франтишек. О нем-то и шла речь.

 Когда мальчонка на свет появился, в округе все диву давались: это ж надо, чтоб у таких тщедушных супругов народился этакий крепыш! Глазел из пеленок на мир и посмеивался. На третий день уже людям подмигивал, на женщин заглядывался – чуть шею не сворачивал, а особо хорошеньким – козырял. Церковный регент тогда заметил, что неспроста это - такая живость. Оно понятно, регент был старый холостяк и все знали, что в нем говорит зависть. Но в тот раз он оказался прав.

 Мальчишка рос, набирал силу, хорошел, однако ж - не говорил. Играл с детьми - но не говорил. Когда Гутяскова умерла, плакал, грустил - но не говорил. Было ему в ту пору пять лет, и через год он уж должен был идти в школу.

 В общем, люди с этим свыклись, регент мог продолжать ворчать, что, дескать, он предупреждал, что это все неспроста, и все шло своим чередом, пока однажды не позвали Гутясека в замок, где он должен был играть на балу. Поскольку не было у Гутясека никого, кто бы мог за сынком приглядеть, взял он его с собой в замок, отвел на кухню, а сам отправился играть господам.

 Когда банкет закончился и бал уже был в полном разгаре, прислуга засела в кухне за ужин. Уселись вокруг стола, маленького Франтишка шутки ради посадили во главу и налили ему супу.

 Мальчонка взял ложку, отхлебнул и поморщился. Отхлебнул второй раз, шлепнул ладошкой по столу и проговорил: "Донерветтер! Да на эту похлебку и свинья не позарится!"

 На мгновение установилась гробовая тишина. Потом все разом подскочили и, с грохотом опрокидывая стулья, закричали наперебой: "Младший Гутясек говорит! Франтишек заговорил! Франта разговаривает! Что он сказал? Я не расслышал..." - каждый в своем характере и в соответствии с занимаемым положением.

 Когда немного угомонились, управляющий взял слово и сказал: "Мальчик ты наш золотой! Да ведь ты говоришь, как проповедник! А какой запас слов! Почему так долго не говорил? Почему не говорил, что умеешь говорить?"

 - До сих пор никаких оснований к жалобам не было, - ответил Франтишек и добавил: "Следующее блюдо, пожалуйста!"

 Все это вспомнилось трактирщику, когда он смотрел на Гутясека, печально сидящего над пивом.

 - Так что там с Франтишком-то? - спросил трактирщик - Ведь уж и говорит бегло, да?

 - Но и лишний раз рта не раскроет. Замкнутый. А вообще-то, добрый мальчишка, деловитый. Силен, как бык! Но вот одно меня заботит - не умеет бояться.

- Как это? Не умеет бояться чего?

- А что, на свете мало есть чего бояться?

- А вы бы хотели, чтоб парнишка вырос трусливым зайцем?

- Да куда там! Он не только ничего не боится, он не знает, что такое страх! Все время меня спрашивает: "Папа, что такое страх? Покажите, как вы боитесь, я научусь".

 - Ох, разбери паралич! - и трактирщик подсел к Гутясеку. - Я вас понимаю, это ненормальность. Порядочный человек должен иногда бояться, чтоб не нажить себе неприятностей. Страх, он ведь как чутье в пальцах. Нет чутья - потянешься в огонь, и сгорит рука - пикнуть не успеешь. Да и потом всегда окупится, если немножко страху выказать, – господа это любят.

- Ну, а Франта не боится. Не умеет бояться.

- А напугать пробовали?

- В позапрошлом году шурин, командир артиллерии, привез специально для этого петарду из Триеста. Мальчик сидел, читал "Юности честное зерцало". Взорвали мы у него за спиной петарду. Окно вышибло, Франте фуфайку на спине ободрало и пол загорелся.

- Ну? А он что?

- Спрашивает: "Папа, что это за шум?" И дальше читает.

- Ох, разбери паралич. - вздохнул трактирщик.

 С минуту помолчали. За окном принялся дождь.

- Я вам одолжу мешок на голову, чтоб не промокли. Будем закрываться.

 Когда Гутясек в мешке, как в капюшоне, уже стоял в дверях, показалось ему, что хозяин чего-то тянет. Трактирщик помедлил немного, глуповато улыбаясь, а потом выпалил: "Если будете держать язык за зубами, научу вашего мальчика бояться!"

 Гутясек вернулся, и трактирщик предложил ему завтра же вечером прислать Франтишка в трактир.

- Так ведь завтра вторник, у вас выходной, - возразил музыкант.

- Да, выходной! Потому, что здесь каждый вторник творятся ужасы! - взвыл трактирщик. Он втянул Гутясека в пивную, задвинул засов и, перекрестившись, зашептал: "Но, умоляю, ни звука! А то потеряю клиентов. Иду на это только ради вас и вашего мальчика".

 И трактирщика прорвало, как лед в половодье. Поведал он удивительную историю о том, как по вторникам являются в трактир невиданные карточные игроки, как тянет из печной трубы смрадом, как еще его дедушку изводили страхи, и как один ветеран, оставшийся в трактире на ночлег, к утру онемел. И что в трактире даже мыши не водятся, а там, где не водятся мыши, там по ночам отплясывает Жуть!

 Гутясек пообещал мальчика прислать.

 Во вторник дождь продолжался. После полудня небо затянуло тучами, Сазава стала свинцовой и пришла гроза. Эхо трудилось неустанно. Громовые раскаты прыгали со скалы на скалу, покуда не рассыпались на мелкие трески, которые, подхваченные ураганом, проносились над рекой и деревенскими улочками. В эту непогоду прибыл Франтишек в трактир.

 Встал напротив трактирщика в дверях: c волос на конопатые щеки стекает вода, рубаха промокла и прилипла к телу. Трактирщик заметил, что мальчонка-то - сплошные мускулы и жилы.

 "Прибыл! - сообщил парень с усмешкой. - Папа сказал, что вы меня бояться научите. Что надо делать?"

- Сядешь, где захочешь, здесь вот, или вон там – без разницы – и будешь наблюдать. Замучит жажда - там вон краник с пивом. А в одиннадцать оно начнется.

- А вы уверены, что мне будет страшно? Не хотелось бы глазеть без толку.

 Трактирщик собрался было что-то сказать, да хлопнул дверью и пошел домой.

 Франтишек уселся и принялся ждать. Стемнело, и любой бы уже давно зажег свет, чтобы не бояться, а Франтишку и в темноте хорошо сиделось. По временам молния озаряла залу, и на стене были видны ходики. Франтишек поглядывал на циферблат и замечал, какой путь в темноте прошла большая стрелка от одного блеска молнии до другого.

 Потом затопил печь и стал греться. И когда для порядка, чтобы знать, как идет время, опять взглянул на ходики, увидел, что большая стрелка уже подошла к двенадцати, а маленькая стоит на одиннадцати.

 Тут загромыхало, засквозило, труба задохнулась и печь поперхнулась чадом! Потолок затрещал, заскрипел сухими балками, и - бум! - посреди пивной упала человеческая нога! Франтишек поднял глаза. Керосиновая лампа сама разгорелась, огонь на фитильке пляшет, и видит Франтишек: в потолке дыра, а из дыры что-то летит.

 Бум! - Другая нога.

 Подтянулась к первой, и обе встали. Ноги босые.

 Бум,.. бум,.. б-дух!

 Правая рука,.. левая рука,.. туловище!

 Туловище вскочило на ноги, руки - к туловищу, и стоит безголовый парень. Покачивается меж столов и руками себя щупает там, где должна быть голова. Раздался смех и в дырку заглянула голова - одна голова - и смеется. Выкатилась из дырки, проскакала по полу, как мячик, и - прыг! - сидит на шее. Вот уж парень целиком. Черный, как сажа, только язык и десны розовые в улыбочке проглядывают. Идет прямо к стойке и начинает разливать пиво. Кружку за кружкой в ряд ставит и при этом напевает:

 И началось! Как тот парень запел "Пика!", ввалились в пивную через дыру два мертвеца. Босые, в белых рубахах.

 Как запел "Трефа!", ввалились четверо;

 "Бубна!" - Восемь;

 Пропел "Пас!" - выпало их шестнадцать;

 А на "Черви козыри" - тридцать два!

 Босые и в саванах; в сапогах и в истлевших мундирах; у одних на руках перстни, у других мозоли, - но все покойники.

 Было их там с Франтишком и с тем, за стойкой, шестьдесят четыре. Пивная едва всех вместила, сидели друг на дружке. Тут заиграл невидимый духовой оркестрик: "трам-та тыдатата-а, тра-а-а д-ы-ы да-а-а",… двери распахнулись, и въехал гроб, никем не влекомый, никем не толкаемый, полон карт. А за ним - тысяча крыс. Схватили каждая по карте и раздали небывалым гостям.

 В трактире было битком, как на ярмарке. За каждым столом по четыре игрока, а на них еще наблюдающие сзади напирают. Начали тасовать карты, и от этого прошелся по трактиру легкий ветерок с запахом плесени и гнили. Крысы спокойно ползали по гостям и пригубливали пиво, которое разливал и неустанно разносил черный парень с розовым улыбающимся ртом.

 Франтишек сидит себе, помалкивает. Только удивительно ему, что не слышно никаких голосов, никакого гомона, никакого трактирного галдежа. Только карты шуршат, да крысы возятся. Черный парень поставил перед Франтишком кружку черного пива, нагнулся и прошептал на ему ухо: "Чёрный солод чёртом молот".

 Франтишек пригубил для виду, чтоб только черный не обиделся, и продолжал наблюдать. Всякий раз, когда какой-нибудь игрок проигрывал, те, что выигрывали, накидывались на него, разрывали на куски и бросали в печь. Подсаживался следующий - и сдавали по новой. А поскольку одни выигрывали, а другие проигрывали, - иначе на свете и не бывает - игроков убывало, и в печи гудело.

 Было к полночи. На улице еще лило и грохотало, когда за франтишковым столом осталось всего три игрока. Молча повернулись они к Франтишку и уставились на него. Неразговорчивый Франтишек замотал головой, дескать, "играть не буду". Мертвецы на это внимания не обратили и раздали.

 Перед Франтишком лежат карты; покойники из них уже веера в когтях держат, а у Франтишка ничего. Долго ничего. В конце концов, один мертвец хватил картами об стол и встал. Все в зале прекратили игру и потихоньку, без звука начали подтягиваться к франтишкову столу. Тот, который встал, сунул руку под саван, вытащил заржавленный мясницкий нож, схватил Франтишка за горло и - раз! - получил от Франтишка страшную затрещину.

 И когда те двое опомнились, оба уже получили от Франтишка по затрещине и валялись под столом.

 И началась заваруха!

 Весь этот сброд из плесневелых картежников и крыс обступил Франтишка и - на него! Завопило, завизжало, закудахтало, забормотало, и холодные руки набросились на Франтишка. Но тот схватил стул и начал молотить им во все стороны. Вскочил на стол, перескочил на другой, кружками им по черепушкам колотит и самогонными бутылями с трактирных полок забрасывает.

 Однако до победы было еще далеко. Тот черный парень встал у дверей - розовая улыбочка на гадком лице, руки за спиной, а в руках топор. Смотрит и выжидает, когда Франтишек к нему спиной окажется. Тут он и оказался!

 Парень размахнулся и - ж-ж-ах!

 А Франтишку как раз в это время крыса в пятку впилась, терзает и не отпускает. Франтишек к ней нагнулся - и топор его миновал. Парень так крепко сжимал топорище, что понесло его за топором прямо к раскаленной печи. Франтишек его подхватил, посадил на горячую плиту и - раз! два! - со всей злости влепил ему две оплеухи.

 Загремело, загромыхало, зал наполнился гарью и смрадом. Франтишек добавил третью оплеуху, - и вихрь распахнул окна. Влажный воздух влетел в пивную, раскачал задутую лампу, перелистал календарь на стене и выгнал смрад.

 Франтишек стоит посреди пивной. Тихо. Столы в порядке, но перед ним стоит некто, кого там не было, когда Франтишек пришел. Высокий человек, теперь уже не черный. В белом саване. Поклонился Франтишку и сказал, что благодарит его за освобождение. Давно когда-то был он здешним трактирщиком. Уж и не помнит когда. Был нечист на руку, бил прислугу и брал мзду с шулеров, которые обыгрывали в карты простодушных крестьян. В наказание за это должен был наводить на людей ужас и обслуживать всех умерших шулеров в округе. А Франтишек дал ему как раз те три оплеухи, которых ему не хватало для хорошего воспитания - тем его и высвободил.

 Закончил рассказ, поклонился и вылетел в окно.

 Франтишек окно за ним закрыл, пристроился в углу на стуле, подбородок ладошкой подпер и уснул.

 А утром его разбудил стук в дверь. Во дворе стояли трактирщик и папа. Увидели Франтишка - обрадовались. Он кратко и деловито все им рассказал, и под конец добавил: "Вот только не знаю, наяву все это было, или приснилось".

 И мы этого не знаем. Подлинно известно только то, что в тот самый вторник Франтишек-Не-Бойся не научился бояться. Может быть, в какой-нибудь другой раз, однако, об этом нет никаких свидетельств.

 (Перевод с чешского - М.Кривошеев © 2006)